Он медленно перевел взгляд в окно. За стеклом – солнечный июнь и солнце светит, и между выбеленными рамами стучит майский жук. А вместе с ним легкий летний ветерок и ветка душистой черемухи стучится в окно. Окно со скрипом открывается, посыпая подоконник крошками прошлогодней побелки. Ветка протискивается в оконную щель, и кабинет наполняется тяжелым сладким ароматом белых цветков; от него слипаются веки и кружится голова.
Теперь лежащие на столе зажимы, зеркало и зонд из нержавеющей стали ослепительно сверкают в пыльном столпе света и пускают по всему кабинету стайки солнечных зайчиков. Маска опутывает пол лица, белоснежный халат немного сбился на груди, под ним галстук удавкой сжимается на горле, а голова уже гудит от жаркого цветочного запаха, и отчаянно, безумно хочется спать.
Джонатан подошел к окну, крепко его закрыл, затем подошел к раковине и взглянул в маленькое зеркало, висевшее над ней. Медленно стянув с лица маску, он тихо вздохнул и бросил ее на рабочий стол. Слегка потер большим и указательным пальцами переносицу и более не стал оставаться здесь. Прием был окончен, до очередного обхода пациентов его отделения еще было время, поэтому он решил выйти и покурить.
Стоя в курилке, он лениво щурился сквозь очки, быстро затягивался и медленно выдыхал струйки серого дыма, не замечая, как быстро нарастает столбик пепла на его сигарете. Поздоровался с парой хирургов и медсестрой, чью фамилию он вечно забывал. Хирурги, кажется, обсуждали своего нового коллегу и даже позволяли себе отпускать о нем язвительные комментарии. Джонатан украдкой неодобрительно покачал головой. Но такова и была жизнь любого маленького провинциального городка, как его ни назови. В каждом таком городке люди едят пироги, пьют кофе и обсуждают друг друга за спиной. Кто-то сидит в парке один-одинешенек, потому что другие издеваются над ним и втайне вынашивает план мести. Кто-то шагает по улицам и выглядит смущенной и растерянной, надеясь, что никто не заметит припухшие глаза, как когда плохо спят, много плачут, крепко закладывают за воротник или все вместе. Есть и те, кто всегда выглядят потрясающе и высоко поднимают голову, но стоит им остаться в компании себе подобных, из их изысканных ртов начинает литься грязь. В каждом таком городке летом солнце ласкает озеро и листья деревьев на берегу. В каждом таком городе обсуждают утренние газеты, а по вечерам в пятницу или субботу на стоянке рядом с баром иной раз случаются драки. В каждом таком городе все местные друг друга знают и так легко быть на виду.
Выкинув окурок в урну, Джонатан взглянул на часы и решил убить еще немного времени за чашкой кофе в местном кафетерии. Когда он зашел в него, то был задумчив и как бы рассеян. Лицо его обычно было приятное, сложение крепкое, рост довольно высокий. Но порой во взгляде его иногда случалась странная неподвижность: подобно всем задумчивым людям, он мог глядеть на вас иногда в упор и подолгу, а между тем совсем вас не видеть. Порой был молчалив и несколько неловок, отчего мог оттолкнуть от себя представлением об иллюзорной заносчивости и занудстве - много, дескать, молчит и много про себя рассуждает. Но впрочем, как с кем-нибудь один на один, он вдруг мог охотно разговориться, оказывать собеседнику внимание и вообще производить положительное впечатление интересного собеседника, пусть и очень спокойного. Сегодня как и всегда от него пахло терпко-кисловатым парфюмом и крепким табаком. У него было крепкое рукопожатие и этот глубокий взгляд с хитринкой сквозь очки.
Стоило ему забрать свой крепкий черный кофе без добавок, как в зал ворвалась порция практикантов, занявших центральные столики. Джон быстро взглянул на них и поставил быстрый диагноз – щеглы из Нового Орлеана, не сумевшие добыть себе местечка поближе в городе, а отправленные в эту глушь и не слишком воодушевленные этим. Такие молодые люди обычно были шумными и ко всему презрительно настроенными. Другая категория – заметно похудевшие, со спутанными волосами и фиолетовыми полумесяцами под глазами, следами ночных смен и зубрежки. Из таких обычно выходит толк. К этой второй категории когда-то давно он относился и сам. Бросив неодобрительный взгляд на молодежь, доктор Фитцджеральд подхватил свой кофе и двинулся к дальним столикам, так он и оказался возле Норы Данн.
- Еще раз здравствуйте, Нора. Не возражаете..? – он кивнул на соседний стул за ее столиком. Дождавшись одобрения, Джонатан устроился рядом со своим стаканом кофе. У нижнего ободка чашки все цвета перемешиваются, и он наклоняет ее к себе, чтобы сместить фокус.
- Наверное, многие увидев вас здесь шутят о том, что ваш отдых – залог того, что в нашей маленькой больнице все хорошо.
В уголках его губ затаилась легкая ироничная улыбка. Ему нравилось смотреть, как каждый раз, когда она склоняется над чашкой, её волосы цвета расплавленной меди мягкими волнами падали на грудь, в вырез её формы, и это сочетание – рыжий цвет на молочно-белом даже завораживал. Но в этом его взгляде не было пошлости или вульгарности, скорее рассеянное любование как смотрят на предметы искусства.
- Сегодня такая жара. Боюсь, если к вечеру духота не пройдет, я загляну к вам в морг, отдохнуть и охладиться. Но, разумеется, только в качестве живого гостя, - продолжил он ненавязчивую беседу все с той же легкой шутливой доброжелательностью. Он сделал небольшой глоток кофе, снял с лица очки и сложил их в нагрудный карман халата.

Отредактировано Jonathan Fitzgerald (2016-03-14 07:54:52)